|
породы, представители
многих конезаводов нашей страны и представители зарубежных фирм.Было
время и Безмеин был местом, где воспитывались ахалтекинские скакуны. Сейчас
хозяйство это пришло в упадок.
Когда мы зашли во двор дома старого сейиса, нас еще в саду встретил гомон
игравших где-то неподалеку детей, которые через минуту обступили нас и
принялись наперебой здороваться. Вышла жена старого Карагула, и мы почтительно
приветствовали ее. Улыбаясь, она сказала нам, что муж ушел недавно в виноградники,
и мы решили пройти туда.
Терпкий запах молодых побегов, яркая весенняя листва встретили нас. За
густой стеной зелени прозвучал голос Карагула Курдова: "Здорово,
сынки!"
К нам подошел высокий старик с серпом в руках. Приветливо улыбаясь, он
крепко по-молодому пожал нам руки.
- Ты случайно не заблудился? - шутливо обратился-старик к Клименко и,
посерьезнев тут же, разглядывая меня умными, острыми глазами, принялся
задавать традиционные вопросы:
- Все ли у Вас благополучно? Здоровы ли Вы?..
- Большое спасибо. Здоровье у нас в порядке и все хорошо.
- Так, так,- кивнул головой Карагул-Ага. Здоровье - богатство. Пойдемте
в дом. Продолжим разговор за зеленым чаем.
Мы последовали за ним.
- Ну-ка, хозяйка, брось нам кошму на свежем воздухе: у меня гости почетные,-
улыбаясь обратился старик к жене.
- Да, да,- шутливо подтвердил Клименко.- А вы нам, конечно, расскажете
о конях.
- В самом деле, Клименко, у нас совпадают и желания и интересы. В последнее
время нет собеседника, не с кем поговорить на эту тему ,- он задумался.
- Разве, что придет Черкезова, а нет ее - не с кем.
- Да... Мария.. .- протянул Клименко. - Часто она бывает?
- Что ты! - старик даже удивился.- Она всегда спешит; всегда ей времени
не хватает. За одной пиалой чая разве поговоришь толком. Но с ней и короткий
разговор приятен. - Карагул-ага прищурил глаза в доброй улыбке. - Меня
восхищает, как чисто говорит она по-туркменски, как любит и ценит наших
прекрасных ахалтекинских коней, как знает происхождение и родословную
каждого из них. Недаром стала Мария Даниловна заслуженным зоотехником
Туркмении. Клименко поддержал:
- Да, туркмены, видимо, очень гордятся такой землячкой.
Карагул кивнул, соглашаясь.
- Кажется, я неплохо знаю и этого парня, которого ты привел. - Старик
остановил на мне взгляд окруженных лучинками морщин глаза.- Когда-то он
не один раз записывал мой голос, мои рассказы о конях. С удовольствием
слушаю но телевизору его репортаж о скачках .- Он не успел договорить:
на улице послышался шум подъехавшей к дому машины...
Меня всегда восхищала быстрота, с которой разворачивают, расставляют свою
аппаратуру, приборы работники телевидения. Хорошо знакомый с этой работой,
я не мог и сейчас сдержать профессиональной гордости за своих товарищей.
После сердечных приветствий каждый занялся своим делом. За несколько минут
все было готово.
- Мы сотрудники туркменского телевидения,- отрекомендовались ребята.-
Знаем, что вам исполнилось 114 лет. Нам хотелось бы рассказать о вас и
о ваших многочисленных потомках.
- Это правда, что мне исполнилось столько, соколы мои, - Курдов погладил
белую бороду.
- Позовите, пожалуйста, ваших домочадцев, внуков. А вашу жену попросите
сесть рядом с вами.
Старик едва приметно усмехнулся:
- Удастся ли мне уговорить нашу бабушку? Она не в духе и сердится на меня
за то, что я не сижу дома - работаю в саду. Не знаю, захочет ли она сидетьсо
мной рядом...
Так или иначе, все семейство собралось, и менее чем за полчаса съемка
была закончена. Проводив гостей, старик опять устроился на кошме.
Мы немного помолчали. Чай остыл, но чернокосая правнучка Карагул-ага принесла
свежезаваренный.
Клименко несколько раз перелил чай из чайника в пиалу и обратно и решил
повернуть разговор в нужную сторону.
- Карагул-ага,- обратился он к патриарху скачек,-если вы позволите, мы
зададим вам несколько вопросов. Скажите нам: учитывая ваши большие заслуги
в развитии коневодства, несколько лет назад учредили приз вашего имени.
И вручать его тоже должны были вы сами. А на последние скачки вы не явились.
Почему, уважаемый аксакал?
Карагул-ага молча выслушал эту длинную тираду и не торопился с ответом.
Но отвечать было нужно.
- Скачки для меня праздник,- торжественно изрек он.- Я и сам огорчился,
что не смог тогда быть. Уже было и собрался, но нагрянули гости. Иначе,
конечно, вручил бы приз, коль мне, старому, доверена такая честь.
Все было ясно: старик действительно не мог приехать - гость у туркмена
святее отца.
- А помнишь, Карагул-ага,- снова начал Климен ко,- когда мы работали вместе
еще на старом ипподроме, ты рассказывал старые истории о скакунах.
...О прославленном Бойноу, например... Я напряженно ждал начала рассказа
старого сейиса и дождался. Старик отпил глоток чая, посмотрел куда-то
мимо меня и Клименко...
- Туркмены никогда не пристреливали старых коней,- сказал он,- а Бойноу
совсем состарился. И вот кто-то из местного начальства приказал коня застрелить
и написать об этом акт. Бойноу привязали к арче и зарядили ружья, приготовившись
стрелять. Но вдруг из
хмуро молчавшей толпы метнулся к дереву человек и заслонил коня собой.
Этим человеком оказался кешинец Мухаммед Кулхан. Он разорвал ворот рубахи
и крикнул:
- Лучше меня убейте, не коня.
А конь стоял за спиной своего защитника и, честное слово, знал, что собирались
с ним сделать: он был печален, как человек, а глаза полны слез...
Незадачливые стрелки опустили ружья, не зная, как им теперь поступить,
а Мухаммед, по-прежнему заслоняя собой Бойноу, сказал:
- Не дам никому поступить так низко. Когда он был
молод и силен, вы все восхищались им. А теперь,значит,
содрать шкуру и с глаз долой?! Только посмейте!
Люди, кто одобрительными возгласами, кто молчаливым согласием, поддержали
Мухаммеда, и неудачливые исполнители приказа, и составители акта, опустив
глаза, убрались прочь. А Мухаммед Кулхан отвел Бой-ноу к себе домой. Конь
еще много лет прожил у него и умер своей смертью.
Старик снова взялся за чай, и Клименко, опасаясь, что перерыв окажется
долгим, сказал:
- Карагул-ага, готовы слушать тебя без конца...
- А что,- откликнулся сейис,- я, Дмитрий-джан, и сейчас могу рассказывать
до утра. Признайся, записал меня в старики? Нет, дорогой, ты еще сюда
поездишь и не скоро увидишь выжившего из ума старика!
- Значит, не хотите признавать себя старым?
- Хе! Как может быть стариком человек, вдевающий сам в иглу, правда самую
крупную, нитку, - смеялся Карагул-ага.
- Ну, а что слыхать о Халмы-сейисе? - спросил Клименко.
- В последнее время видеть не пришлось, но такой самоотверженности никогда
не забуду...
- То есть? - поторапливал Клименко.
- Во время Ашхабадского землетрясения многие остались под руинами. Когда
оно началось, Халмы не растерялся и успел открыть ворота конюшни, где
были все лошади, спас от гибели гордость всех любителей и знатоков нашей
знаменитой породы. Животные, предчувствуя беду, беспокойно ржали, метались
в стойлах, а когда благодаря Халмы выбрались наружу, то при виде страшного
хаоса поддались панике в неразберихе первых минут этой жуткой ночи. Среди
падающих построек, па уходящей из-под ног земле, они признали реальным
только своего конюха и табуном следовали за ним по пятам.
Чай в пиалах давно остыл, мы внимательно слушали.
- К тому времени, когда мы, конюхи, и работники ипподрома сбежались к
конюшне уже готовые увидеть страшные картины потерь, кони, все до единого
целые и невредимые, сгрудившись, стояли на середине двора подальше от
построек. Подбежали ближе, смотрим - в центре косяка стоит Халмы. Вышел
он к нам и не о себе
говорит, а нас спрашивает, целы ли, все ли спаслись...
- Да,- сказал Клименко,- Халмы совершил настоящий подвиг.
Карагул-ага, соглашаясь, наклонил голову, помолчал, а потом спросил нас:
- А вы, если можно узнать, по делу ко мне или посидеть заехали?
- Можно сказать, и за тем, и за другим, - ответил Клименко.
- В таком случае, я вас слушаю...
- Вот, уважаемый Карагул-ага, со мной комментатор телевидения,- представил
меня Клименко.
- Немного знаком с его работой, - кивнул старик.
- Тем лучше, почтенный. К ним, - Клименко жестом указал на меня, - после
каждой передачи приходит много писем и в большинстве из них вопросы о
происхождении ахалтекинских коней...
- Очень хорошо, - согласился старик. - Эти люди из телевидения занимаются
хорошим делом, рассказывая об ахалтекинцах. Конь - друг человека, его
крылья. Тем более ахалтекинский конь. Таких скакунов, как у нас в Туркмении,
нигде не найдешь.
- Верно, верно, - согласно подхватил мой друг, - наши кони любого знатока
очаруют.
Старик уже думал о своем и не замедлил это высказать.
- Должен сказать, молодежь не всегда достойно идет по испытанной, пройденной
стариками дороге. Вот сейчас принялись скрещивать ахалтекинских коней
с арабской, английской породами. Превратили наших коней в полукровок.
Это никуда не годится... - Старик огорченно покачал головой.
- Бывает, - сказал Клименко, - молодые обзаводятся английскими конями
в погоне за быстрым успехом. Английские лошади резвы на бегах...
- До оих пор приезжали к нам сухопарые господа из Англии и увозили ахалтекинских
коней, чтобы улучшить свою, английскую породу.
Клименко не возражал, он рассказывал свое:
- Сейчас, какое коневодческое хозяйство не возьми, обязательно имеет одну-другую
лошадь английской породы. Бывает, что их выставляют на соревнование как
ахалтекинцев...
- Этого допускать нельзя, - горячо запротестовал старик.
- Ты понимаешь, что может быть? Уйдет ценнейшая порода!..
Не желая волновать Карагул-ага дальше, Клименко попросил его рассказать
о происхождении ахалтекинских коней.
- Да мало ли этих историй, - воскликнул тот. - Рассказывают много разного,
а слушать можно только тех, кто близко и хорошо знает лошадей.
Мы придвинулись ближе, приготовившись слушать интересную историю.
- Я пережил много черных дней, - начал Карагул-ага.- Детство мое прошло
в рабской, черной работе на бая. У моего отца детей было много, прокормить
семью стоило больших трудов. Ну, а я был старшим...
Послали меня пасти у бая ягнят, потом пас коров. Но сколько я ни работал,
один халат у меня так и оставался одним халатом. Каждое утро, когда я
выгонял стадо, надо мной смеялись байские прихвостни. Их смешили рваные
полы моего халата, которые свисали, как лапша. Если не сдержишься, ответишь
резко - сорок ударов плетью. Это было законом.
Когда я подрос, меня взял в помощники старик, который ухаживал за байскими
лошадьми. Первое время я боялся близко подходить к этим горячим, резвым
коням. Мне казалось, что они обязательно ударят меня, так беспокойно прядали
они ушами, кося на старика большие темные глаза, так грозно, тяжело били
о землю копытами...
Жена Карагул-ага выглянула с веранды, желая узнать, не пора ли подавать
плов, но мы все так увлеклись, что не обратили внимания на ее вопросительный
взгляд.
- Постепенно я привык к коням,- продолжал Карагул-ага,- они привыкли ко
мне и к моему халату. По крайней мере, кони не смеялись над моими лохмотьями...
Моя добросовестность понравилась и конюху: он был добрый старик и, выждав
удобный случай, он расхвалил меня баю... В виде милостивой награды я был
пожалован целым халатом - первый раз за много лет работы... Халат меня
не взволновал, как
говорят: "От свиньи хоть щетинка, и то хорошо"... Я полюбил
коней, мог уже немного джигитовать и довольно лихо скакал... В то время
кони, выращенные моим старшим товарищем, конюхом, пользовались большим
успехом на скачках, которые устраивались по праздникам. Он был внешне
очень сдержан и даже казался суровым, этот конюх, но на самом деле был
добрым и отзывчивым человеком.
Наверное, он умел угадать мое желание, а может быть, вспомнил свою молодость,
когда сказал мне: "Сынок, ты уже достаточно подрос, думай о том,
как стать хорошим наездником..-" Он относился ко мне, как к сыну;
учил терпеливо, спрашивал строго и не давал в обиду байским отпрыскам.
От него я узнал, как непроста работа конюха и наездника, которая многим
кажется легкой забавой.
Вы можете не знать, что в ту пору какой-нибудь богач, затевая пир или
семейное торжество, рассылал по окрестностям глашатаев, которые оповещали
людей. что такой-то бай в такое-то время устраивает празднество по такому-то
поводу. А на таких торжествах непременно устраивались и скачки, до которых
каждый туркмен охоч несказанно. И народ собирался на единственное в то
время развлечение.
Как-то мы с конюхом отправились на такой пир к Каджарбаю: хотели посмотреть,
с какими конями будут соревноваться наши питомцы. Сели на места для бедноты,
смотрим. Конюх мне потихоньку объясняет особенности скакунов, сильные
и слабые стороны каждого коня-соперника.
Мы не выдержали ожидания и пробирались к месту., где давали старт. Там
конюха моего узнали. Ведь он был известным сейисом. Распорядитель спросил
у него, кто будет наездником на нашем скакуне.
- Вот этот мальчик, - и конюх указал на меня.
- Вот этот сопливый оборванец? - удивленно под нял брови распорядитель.
Конюх чуть повысил голос:
- Это уже не твоя забота.
Тот прошипел:
- Если конь не выиграет, бай вам обоим оторвет головы, - и пошел от нас.
- Видишь, сынок, любой байский прихлебатель нам указчик, - в сердцах посетовал
конюх, но тут же взял себя в руки и твердо сказал: - Не принимай близко
к сердцу их болтовню. "Собака лает, а караван идет". Не бойся,
скачи так, как мы с тобой это делали на пастбище. Не отвлекайся, не теряй
себя. Кони очень чутки: растеряешься, и конь собьется с шага. Будь уверен
в себе и в нем...
Подошли и сами баи, чьи кони должны были принимать участие в скачках.
Каждый из них, кичась, расхваливал своего скакуна. Среди них был и наш
хозяин, Кельте-бай, и в его взгляде я не прочел ничего хорошего для себя...
Объявили заезд на большую дистанцию. Я волновался, и конюх это почувствовал.
Он наклонился ко мне и сказал:
- Сынок, не зря говорили в старину: "Не за конем скачешь, счастье
догоняешь". Иди, и дай тебе бог догнать свое счастье.
С этим напутствием я и вскочил в седло. На возвышении стоял распорядитель.
Белый платок в поднятой руке трепетал на ветру. Я не заметил, когда распорядитель
взмахнул им и едва удержался в седле, потому что мой конь резво рванулся
с места. В ушах моих еще звучали насмешливые слова соперников, услышанные
на старте: "Смотри, какой оборванец скачет на байском красавце-коне".
Но не зря говорят в народе: "Ум не в годах, а в голове". Я взял
себя в руки и старался удержаться в стороне от общей группы наездников.
А они скакали впереди и даже не оглядывались, словно забыв обо мне.
Конь мой был взмылен. Я услышал, как дробнее, чаще застучали его копыта
по звонкому такыру. В ушах засвистел ветер, волнами накатывался и уходил
назад гул голосов взволнованных зрителей.
Я пригнулся к шее коня, и он, как будто понимая мое состояние, ускорил
бег...
Потом я сидел в седле какой-то оглушенный ветром, гулом, топотом копыт,
и никак не мог понять, что первым пересек линию финиша. Конюх сам снял
меня с седла. Я попал в его объятия и утонул в них, слушая ласковый шепот
растроганного старика: "Молодец, сынок, молодец"...
Обозленный и посрамленный распорядитель все-таки решил испортить нашу
радость и, объязляя результат заезда, громко выкрикнул: "Приз взял
конь оборванца!" - и тут же захлебнулся: его обступили и взяли в
оборот люди Кельты-бая. Заступились не за оборванца - конь был байский
и полагалось выкрикнуть имя не наездника, а бая, хозяина... Вмешались
в драку слуги Каджар-бая, и вполне могло все закончиться кровопролитием,
как нередко случалось в те времена, когда баи делили славу и почести,
а расплачивались увечьями и кровью простые люди...
Впрочем, теперь это, как кошмар, который хотя и ушел далеко, но не забывается
никогда...
Я объезжал лошадей изо дня в день вместе со своим учителем, не переставая
перенимать его опыт и знания, и вскоре обо мне заговорили как о способном
ссйисс. Многие, кто язвительно отзывался обо мне прежде, кто оскорблял
меня и унижал, теперь заискивали передо мной и переманивали меня к себе.
В 17 лет я стал признанным наездником, и с тех пор никто не смог сделать
меня посмешищем на скачках.
Призы? Они доставались баям, но я получил гораздо больше, чем байские
награды: к моему учителю приезжали в гости его товарищи, опытные сейисы,
и каких историй, интереснейших бесед о коневодстве я только не наслушался.
Одна из них, рассказанная седым, благообразным сейисом, особенно запомнилась
мне. Я ее расскажу...
В древности жил на свете мудрый правитель Соломон. Люди чтили его за справедливость
и мудрость, и не было на земле ничего, скрытого от него.
Однажды в бескрайней степи люди встретили большой табун прекрасных и быстрых
коней, равных которым по грациозности и совершенству своему еще ни разу
не встречали люди. И захотелось тем людям поймать животных. Но чуткие
прекрасные создания даже близко их к себе не подпустили, как на крыльях
унеслись они от людей и исчезли в степи.
Обидно стало людям, и они пришли к мудрому Соломону и рассказали ему о
прекрасных животных.
Выслушал Соломон этих людей и сказал им: "В мире есть много всяких
тварей, и каждая прекрасна по-своему. Вы встретили свободных животных
и потому не удержали их. Хотя и бродят они по степи, но приходят к водопою.
Идите и найдите место, где пьют они воду".
И Соломон, собрав всех людей своих, велел выйти к нему человеку, который
сумеет поймать у крепости невиданную лошадь. Тогда крикнули из толпы,
что есть два брата, которые могут сделать это, но предпочитают жить тайно
и не хотят показаться Соломону.
Через несколько дней глашатаи сообщили о смерти мудрого правителя, и со
всех концов земли сошлись люди почтить его прах, пришли и братья со всеми.
И тогда встал Соломон, ложно объявленный мертвым, чтобы найти этих двух,
с ложа, и попросил их исполнить то, что не смогли сделать другие люди.
Братья же сказали, что пьют лошади, живущие в песчаных степях, воду из
голубого колодца у степ старой крепости. Чтобы поймать их, нужно уменьшить
воду в колодце, а в колодец влить столько бурдюков старого вина, сколько
вылили из него воды.
Несколько дней не будут пить лошади и будут изнемогать от жажды, а потом
выпьют воду с вином и опьянеют, и тогда можно будет опутать им ноги и
привести к людям.
Соломон велел сделать, как сказали братья. Несколько дней не пили лошади,
а потом выпили воду с вином и обессилели, и потемнело у них в глазах,
ослабли быстрые ноги, и люди опутали их ремнями и привязали в стойлах.
Когда же кончилось действие вина, увидели лошади себя в неволе и стали
биться в стойлах, и бить крепкими копытами в стены, и ржать, но ремни
не пускали их на свободу, и лошади затихли, смирившись.
Когда их показали Соломону, он сказал, что нет красивее их ничего в мире,
ибо вобрали они в себя всю красоту и совершенство природы.
Несколько дней любовался ими Соломон, а потом повелел убить их, ибо созерцание
совершенства этих животных остановило все благочестивые дела и помыслы
его...
Но люди зароптали, и Соломон разрешил оставить в живых одну пару, уничтожив
остальных...
- Легенды говорят,-закончил свой рассказ Кара-гул-ага, что от этой пары
начался род ахалтекинских коней. Остальных, подобных им,- старик развел
руками и улыбнулся,- Соломон уничтожил.
- Красиво, - подытожил Клименко, пока старик прихлебывал остывший чай,
и, повернувшись ко мне, спросил, как мне нравится легенда.
Я ответил, что мифы вообще необычайны, но как-то странно переплетаются
темы мифов разных народов...
- Ну да, ну да,- торопливо сказал Клименко,-а ведь тот старик, от которого
слышал эту легенду наш уважаемый хозяин, утверждал вполне определенную
истину...
Уважаемый хозяин поднял на нас глаза и лучики морщин, казалось, хитро
подморгнули и мне, и Клименко.
- Он хотел сказать то же, что сегодня говорю вам я: какие бы корни не
имела эта порода, ее надо хранить, как зеницу ока, и этому вам, молодым,
полезно поучиться у нас, стариков... И людям об этом стоит и рассказать,
и напомнить лишний раз: легко потерять - найти труднее.
- И теряли,- вставил Клименко.
- Теряли,- с горечью откликнулся Карагул-ага - уходили кони за границу
при ханах, междоусобных распрях, теряли в Гражданскую войну при интервенции.
И каких коней!.. Сколько раз их выносливость, резвость, ум, я в него верю,
спасали туркмен во времена ханских набегов. Бывало, уже саблю занесет
ханский нукер, а туркменский джигит соскользнет с седла, повиснет на шее
у лошади, и сабля опускается на пустое седло... А какие игры были у джигитов!
Соберутся после скачек, положат на землю узелок с завязанной монетой и
на полном скаку, не вынимая ног из стремени, поднимают его. Потом монету
на землю кинут, и без осечки поднимают ее джигиты.
Я подумал, что все наследие сегодня сохранили наши джигиты, но, утомлять
старика разговором дальше было просто грешно, и мы стали прощаться. Шумливая
стайка внуков и правнуков, окружив Карагул-ага плотным кольцом, долго
махала нам вслед руками...
Мы пошли к остановке автобуса, обсуждая все, что слышали сегодня от старика.
- У него еще сотни таких историй,- сказал Дмитрий Терентьевич и опять,
как в нашу встречу на ипподроме, посетовал на то, что плохо мы их и собираем,
а храним.
- А тебе не кажется, что он пренебрежительно относится и к арабским лошадям,
и к английской верховой?- спросил я.
- Это не пренебрежение. Старик стремится сохранить в чистоте ахалтекинскую
породу. Я 45 лет занимаюсь лошадьми и знаю точно: у наших лошадей характер
мягче. Ближе к человеку эта лошадь...
В 1938 году эксперименты в Ташкенте доказали, что ахалтекинской породой
можно улучшить другие. Тогда же было доказано и другое: ахалтекинскую
породу нельзя безнаказанно разбавлять...
Мне все не давала покоя эта английская верховая, и я спросил Клименко,
когда она получила известность.
- Примерно лет 300-350 назад. Считают, что у ее истоков стоит около 5
пород лошадей. Одна из них - ахалтекинская...
"Легко потерять",- вспомнил я слова Карагула Курдова.
Всю дорогу от Безмеина до Ашхабада мы промолчали. Один только раз я оглянулся:
за окном, скрытые зеленой дымкой садов, проплывали размытые временем стены
Нисы...
-----------------------------------------------------
* По кн.: Туркменские
кони ( П.
Караев. Ред. Л. Ковалишина; Пер. В. Хорошилов. – Ашхабад: Туркменистан,
1979)
На перепутье /
Рассказы старого сейиса / Скакуны буланые /
Гарлавач / Белая птица
/ Йылдырым
|