Мимо окон медленно поплыли назад Казанский вокзал, платформы, корпуса домов, переплетения улиц. Скорый поезд "Москва-Ашхабад" набирая ход, начал свой неблизкий путь в Туркменистан...
  Проводница, устроив пассажиров в купе, предложила чай:
- Зеленый! Со сладостями...
Мы, четверо разместившихся в купе, наперебой заговорили:
- Это хорошо....
- С удовольствием выпьем...
- Только заварите покрепче..
Пожилой мужчина, годившийся всем нам в отцы, соглашаясь, махнул рукой, и от его улыбчивых глаз разбежались морщинки:
- Не спрашивай, дочка... Есть чай, неси...
  Да что лучше, в самом деле: зелёный чай, задолго до конца пути приближающий тебя к дому, или то, что чай подаст такая красавица и заботливая, как дочь, землячка. И не хочется, а из ее рук обязательно примешь пиалу!
  Не первый раз я ехал домой этим поездом, но, честно говоря, такой проводницы не встречал ещё. От чая или ещё от чего другого раскраснелись её щёки, напоминая гранаты Каракалинского ущелья, а сияние колец, унизавших тонкие пальцы красавицы, слепило глаза
Звали нашу проводницу Огульшекер. Не удивительно, что мы запомнили её имя, но как она, за короткое время перезнакомившись почти со всем вагоном, смогла запомнить все имена и ни разу ии чьё имя не спутать? Это и по сей день для меня загадка...
  Солнце играло на диковинных ярких цветах, которыми прихотливый художник разрисовал чайники и пиалы. Пожилой попутчик разлил хорошо заварившийся чай, терпкий аромат которого наполнил наше купе, напомнив мне родной дом.
- Чай пьют горячим,- сказал он, и мы, будто ожидая эти слова, взялись за пиалы. Послышались слова одобрения, шутки, и громче других шутил и смеялся мой сосед по купе. Не раз его слова заканчивались дружным хохотом. Переждав последний такой взрыв смеха, он сказал:
- Хорошая шутка - лучшее лекарство. Но не пора ли нам познакомиться.
Я представился. Он, показав плавным движением руки на седоволосую женщину, а потом на девушку, сидевшую рядом, сказал:
- Моя жена, Людмила Васильевна, и наша дочь Оксана. А я - Максименко Юрий Иванович... Куда путь держите, молодой человек?
- В Ашхабад,- ответил я,- домой!
- Хорошо. Попутчики.
Я поинтересовался, был ли раньше Юрий Иванович в Ашхабаде.
- Был; Четыре раза. А вот последние десять лет не пришлось принять туркменского солнца.
  Он стал вспоминать Ашхабад. Я иногда вставлял свои замечания: действительно много изменилось за десять лет. И хотя тема разговора приятно волновала меня, я говорил вяло: сказывалась усталость от загруженных дней недельной московской командировки. Сок тёплой волной всё настойчивее накатывал на меня под монотонный стук колёс. Как я не сдерживался, но несколько раз непроизвольно зевнул.
- Устал,ты,парень,- сказалЮрийИванович,прервав свои воспоминания и протестующе поднял палец, когда я попытался из вежливости это отрицать.- Не скромничай. Пойдём в коридор подышим,аЛюдмила Васильевна тебе постель приготовит...
  Проснулся я часа через два, но медлил расстаться с постелью, наслаждаясь блаженным ощущением покоя. Внизу вполголоса разговаривал Юрий Иванович с Людмилой Васильевной. Подвинувшись к окну, я заметил, как он вынул из чемодана что-то похожее на пачку бумаг, и кто-то, невидимый мне, сказал:
- Простите, отец.
- А, это ты, дочка,- сказал Юрий Иванович,- заходи. Как говорится: все пришедшие - богатство. Присаживайся.
Это вошла наша проводница. Огулышекер, мягко ступая, прошла к столику, села. Всмотревшись в разложенные на нём бумаги, она подняла глаза на Юрия Ивановича.
- Кони. Какие красавцы! Где Вы взяли эти фотографии, Юрий Иванович?
- Нравятся? - Юрий Иванович довольно засмеялся. - Я, доченька, большую часть своей жизни посвятил этому чуду природы, этим совершеннейшим в мире созданиям...
Я затаил дыхание: лошади волновали меня необыкновенно, я их давний и верный поклонник. Не желая прерывать начавшийся внизу интересный разговор, я весь обратился в слух...
Кажется, не я один сгорал от любопытства: Огульшекер Караева, наша проводница, не отрываясь, рассматривала фотографии. Одну из них она отделила от груды и протянула Максименко:
- Юрий Иванович! Как зовут эту лошадь? Белая как снег...
Максименко было достаточно одного взгляда на фотографию:
- Ты нашла родоначальника династии, дочка. Это Казбек.
- Казбек? Даже если бы её звали Эльбрусом, отец, всё равно я готова поклясться, что это ахалтекинец.
- О ! -Максименко удивился. - Как тебе удалось среди тридцати великолепнейших лошадей сразу найти ахалтекинца?
- Ничего удивительного,- теперь засмеялась Огулышекер ,- я несколько лет выступала в цирковом туркменском ансамбле джигитов. Вместе с Соной Бердыевой и Розой Качаковой я выполняла акробатические номера на наших ахалтекинских лошадях. Мне ли не узнать их сразу? Я очень люблю их, как ни одну породу в мире...
Её слова удивили даже молчаливую Оксану: их проводница - джигит?! Послышались возгласы одобрения. Их прервала Огулышекер:
- Знаете, Юрий Иванович, тётя Люда! Я об этом скакуне,- она показала на фотографию Казбека ,- сняла бы фильм или картину написала. На память людям...
Юрий Иванович оживился:
- Да, дочка, ты права. О Казбеке можно рассказывать бесконечно. Память о такой лошади нужна. Умница, как человек, красавец. 15 лет я ухаживал за ним в Московской госконюшне. Были у Казбека времена, когда соперником ему был ручной сокол. И побеждал Казбек! Так-то.
- Казбек?.. Кто так назвал лошадь?
- Это не первое имя. В Туркмении у коня было другое - Араб. А его историю, если хочешь, я расскажу за вечерним чаем...
- Подождите,- Огулышекер, казалось, что-то вспомнила, но начала не сразу.- Люблю слушать легенды об ахалтекинских скакунах,- сказала она.- Осенью и весной у нас в Ашхабаде на ипподроме скачки. Я подсаживаюсь к телевизору, смотрю и слушаю...
- Юрий Иванович,- Огулынекер явно готовила сюрприз, - в Ашхабаде и сейчас есть Араб. Превосходный жеребец. Будете в Ашхабаде, посмотрите на его выступления. Между прочим, он очень похож на Казбека.
Людмила Васильевна взяла у Шекер фотографию Казбека, пристально рассматривая ее, недоверчиво покачала головой, но Огулышекер этого не заметила, а Максименко усмехнулся: сюрприз Огулынекер для него сюрпризом не был...
- Мне об этом говорили, дочка, - сказал он. - Говорили тренеры, которые приезжали ко мне из Ашхабада. Оксана,- он кивнул на дочь,- не верит, что может быть второй такой богатырь, как Казбек... Но мне называли результаты Араба... В общем, едем мы с семьёй
в Ашхабад специально познакомиться с ним. Что? Удивил? - Максименко раскатисто, совсем по-молодому рассмеялся, поглядывая то на своих, то на Огулышекер.
- Здо-ро-во! - протянула та. - Юрий Иванович! Не пожалеете. А вечером, как обещали, идёт?
- Идёт. Расскажу о Казбеке.
- Тогда бегу. Скоро станция,- Огульшекер исчезла. Мне пора было спускаться вниз: сон отошёл окончательно. Поезд замедлил ход. Окна запотели: вероятно, на улице было холодно.
- Ну вот,- начала Людмила Васильевна, когда я спустился и сел у двери .- Раскричались, разбудили парня. Как будто один в купе едешь,- выговорила она мужу.
Я торопливо заверил всех, что отлично выспался, и чтобы все стало ясно, сказал, что слышал их разговор с Огульшекер.
- Вы меня простите, Юрий Иванович, горю нетерпением услышать ваш рассказ о Казбеке...
- Что я говорил! - воскликнул Юрий Иванович.- Как может спать или остаться равнодушным настоящий туркмен, когда говорят о лошадях?
Оксана прыснула в кулак, я тоже рассмеялся и, нащупав в кармане сигареты, пошел в тамбур покурить.
У открытой двери, держась за поручень, стояла Огульшекер с флажком. Блестел внизу мокрый асфальт маленькой станции. Проплыл белый вокзальчик, мальчишка с велосипедом, виляющим по скользкой глиняной тропке. Огульшекер закрыла дверь и повернулась ко мне.
- Теперь два часа ни одной остановки. Сейчас поставлю чай и подам плов. Здорово было бы послушать что-нибудь интересное за таким ужином?..
Я затянулся горьковатым "Опалом", не спеша выпустил синий дымок...
- Можно,- сказал я с ленцой хорошо выспавшегося человека.- Например... рассказ о Казбеке...
У Огульшекер округлились глаза и, опасливо обойдя меня, она проскользнула в вагон.
Я вернулся в купе. Чай уже дымился в пиалах. За окном быстро темнело. С широким подносом вошла Огульшекер. Бесподобный пьянящий запах свежего плова заставил нас блаженно прикрыть глаза.
- Оля, Оля,- Людмила Васильевна укоризненно покачала головой. - Нас всего пять человек, и мы не способны уничтожить столько плова.
- Что вы, тётя Люда! - Огульшекер засмеялась.- Ничего нет вкуснее свежего плова!
- Она права,- вступился за Огульшекер Юрий Иванович, - а ты, мать, привыкай к туркменскому гостеприимству. Я старый ашхабадец и знаю, что такое туркменский сачак...
- Туркмены говорят: "Сначала еда, потом беседа". Так? - спросила Оксана.
- Молодец, Оксана, быть тебе ашхабадкой!- засмеялась Огульшекер. Это был великолепный плов, и, конечно, Огульшекер готовила его сама: в этом я убедился, изредка поглядывая на неё во время ужина. Кажется, со времени нашего разговора в тамбуре вагона она успела сопоставить мой сон на верхней полке и разговор с Юрием Ивановичем о конях, и я перестал ей казаться загадочным человеком. Несомненно одно: мы оба, и она, и я, с нетерпением ждали обещанный рассказ. Убрали посуду. Пиалы тонко позванивали на столе, вторя ходу поезда.
- Было это так,- начал Юрий Иванович, и мы притихли, боясь пропустить хотя бы одно слово.
Размеренно вторя словам Юрия Ивановича, выстукивали на стыках колёса разошедшегося в ночи поезда.
- Весной тридцать пятого года нас с товарищем пригласили в Ашхабад для участия в проведении конного пробега на ахалтекинцах из Ашхабада в Москву. Отоспавшись после поезда в гостинице, закончив официальные дела, мы рано утром 30 мая пошли на площадь Карла Маркса, где собрались участники пробега. Было еще прохладно. Над городом близко, как декорация, стояли фиолетовые горы. В узких улицах толпились люди. Ближе к площади их было больше. Под ногами у взрослых шныряли мальчишки.
На площади дымились самовары, отражая медью боков начавшее наливаться ранним южным зноем солнце. Белобородые яшули серьезно и торжественно готовили плов, закатав по локоть рукава халатов. В больших казанах исходили жиром, таяли аппетитные чек-терме и буглама. Восточный праздник был в самом разгаре.
Неподалеку от трибуны, украшенной алыми полотнищами, гирляндами роз, гарцевали, держась строя, тридцать джигитов, выбранных из лучших хозяйств для участия в конном пробеге.
Потом был митинг, на котором местные руководители партии и правительства нам пожелали счастливого пути, успеха в исполнении высокой и славной задачи...
Покачивалась в окне черная, непроглядная стена ночи, ни одной звездочки не мелькало там. Потом разошлись тучи, слабо блеснула и засверкала в вышине далекая звезда.
- В первый день,- продолжал Юрий Иванович, - мы прошли по сыпучим пескам до Бахардока 97 километров. Днем в песках не то, что в городе, в тени, в комнате или у арыка в саду. 60 - 70 градусов тепла обычная температура. И мы решили продолжать пробег вечером и ночью. Ночные переходы были тяжелее, но зато мы проходили по 100- 120 километров. Я убедился в этом переходе, что ахалтекинские кони могут все, для них нет непереносимых трудностей. 22 августа мы были в Москве, и москвичи встречали нас на улицах букетами цветов...
- А люди? - едва слышно выдохнула Огулыпекер.
- Люди? - Максименко поднял на нее серьезные, затуманенные воспоминаниями глаза. Я тебе расскажу, дочка, про этих людей...
Он замолчал, будто перебирая в памяти всех, с кем дни и ночи в далеком тридцать пятом году мерял песчаные километры. Мы терпеливо ждали.
- Так вот,- люди,- продолжал Юрий Иванович.
- Секретарем партийной организации похода был Габыш Мамыли. Джигиты-наездники: Эсен Хыдыров, Акмамед Бабаев, Непес Караханов - люди стальной воли. Им мы и доверили возложить цветы к Мавзолею Владимира Ильича Ленина. Мы шли рядом и провожали взглядом каждый их шаг, когда они двинулись одни с цветами. Не было у нас в походе ни слабых, ни нытиков, но эти были лучшими.
В Кремле джигитов приняли руководители партии и правительства Советского Союза. Всем нам вручили ценные подарки и награды, а мы подарили руководителям партии, советскому правительству наших красавцев-коней.
Араба, который возглавлял пробег, подарили Клименту Ефремовичу. Этот подарок попросили вручить маршалу труженики колхоза имени Ворошилова далекой Туркмении. Ухаживать за конем командир конного пробега С. П. Соколов поручил мне. Так и получилось, что на долгие годы мы оказались вместе с Арабом...
  Дверь купе легонько скрипнула и открылась, в купе заглянула чернокосая девушка.
- Это Майя, моя напарница и подруга,- сказала Огулышекер.
- Заходи, дочка,- пригласил Максименко.
- Я хотела узнать, не нужно ли чего-нибудь?..
Юрий Иванович не успел ответить; колокольчиком прозвенел веселый смех Огулышекер:
- Молодец, Майя. Что нужно людям при разговоре?! Горячий чай. Принеси, джейранчик мой, если не трудно...
Майя вышла, а мы проводив ее взглядом, попросили Юрия Ивановича рассказывать дальше.
- Дальше было, так,- Максименко взял фотографию Казбека и пристально вгляделся в нее. Высокий сухопарый и горбоносый конь, казалось, ласково смотрит на своего коневода и узнает его.- Климент Ефремович два раза в неделю выезжал на Арабе, прогуливал его. Вернется, гладит коня и все время сравнивает его с Казбеком - этой горделивой Кавказской вершиной. Так и стал Араб Казбеком, привык к новому имени. Ну, а потам - война... Все рвались на фронт, бить фашистов, ушел и я. Повезло - сразу отправили на фронт. Люда осталась ухаживать за Казбеком...
- Ну и трудно было? - вставила в паузу Огульшекер.
- Страшно трудно,- Людмила Васильевна улыбнулась устало, как будто улыбкой тех лет.- Казбек скучал, беспокоился. Хорошо, вернулся скоро Юрий Иванович.
- Ранило меня, подлечили и отправили в тыл. Фашисты блокировали Ленинград, приблизились к Москве. Шла эвакуация гражданского населения, художественных и других ценностей. Лучших племенных лошадей отправляли в глубинные конезаводы России. В большой Госконюшне остался только Казбек, ну и вся наша семья при нем, конечно...
Майя тихонько, как мышка приоткрыла дверь, поставила на стол чайники и исчезла. Я налил Юрию Ивановичу чай. Он кивком головы поблагодарил меня.
- У Люды были родственники под Москвой. Волнуется она за них, плачет. И я решился: ночью посадил ее на Казбека, сел сам, и мы поехали. Добрались благополучно, а назад родственники не отпускают: теперь они за нас боятся... Что делать?! - Юрий Иванович отхлебнул чай, усмехнулся воспоминанию.-- Решился я потихоньку двигаться на Москву без Казбека, чтобы женщины не сразу догадались, что я ушел, быть-то мне в Москве обязательно надо было! Ну, решил, и потихоньку со двора... Да, а раньше, когда у них сидели, я нет-нет, да выйду, Казбека поглажу, он тихонько ржет, отвечает мне и сам успокаивается. Ушел я, добрался до станции: поезд опаздывает на 5 часов - война! Зашел я в здание вокзала, пристроился в уголке, жду... Так было, мать? - повернулся он к жене.
- Так. А уж дальше я видела, как было. Вышел мой Юрий Иванович и долго не возвращается. Думаю, корм Казбеку задает, либо поит. Утро забрезжило. Слышу, Казбек беспокоится, ржет. Вышли мы с сестрой во двор: Казбек с коновязи рвется, а Юрия Ивановича и след простыл... На улице ребятишки собрались, смотрят на Казбека, а тот повод натянул, как струну, свечки делает, молотит копытами воздух, не подойдешь! Пока я думала, что делать, Казбек рванул еще раз, махнул через палисадник и такой рысью пошел, что и на мотоцикле не догнать. Сестра в плачь, я ее успокаиваю, а самой впору тоже зареветь...
- Было отчего,- подхватил Юрий Иванович.- Муж пропал. Казбека хотели уберечь от случайного осколка, от бомбы, а он ускакал неизвестно куда! Но я-то этого тогда не знал, конечно. Вернулся в Москву вечером, и прямо с вокзала в Госконюшшо. Скажу, думаю, где Казбек, попрошусь опять на фронт, хоть не на передовую, пусть куда-нибудь возьмут. Осталось мне километров пять пройти. Смотрю, впереди пятно темное, большое и какими-то скачками на меня надвигается. Ничего не понимаю! И от этого непонимания какой-то дурацкий страх охватывает. Встал, прижался к стене, руки в карман сунул, а там пусто - ничего нет... А пятно ближе, ближе и вдруг, как фотография, проявляться стала: черт горбоносый, Казбек...
И ругаю его, и радуюсь, обнимаю, а он, как малое дитя вокруг матери, около меня крутится, губами в лицо тычется... Как чертушка на патрулей не попал, удивляюсь?!
Пока мы так хороводились, начался налет. В убежище с ним нельзя, давай домой пробираться. Стараюсь его прикрыть, а он меня прикрывает... В тридцать пятом году знал я в Ашхабаде тренера безмеинского Га-рагула Гурт-оглы, гостил у него, и многим его рассказам о привязанности коней к человеку не всегда верил, думал: романтизирует старик, преувеличивает из лучших побуждений. А в ту ночь поверил сразу. Потом узнал: Казбек вернулся прямо в конюшню, не нашел меня и исчез. Это он меня пошел по Москве искать, по той дороге, какой мы ночью скакали.
- Не обманывают, значит, старики? - это опять Огулыпекер.
- А вот я--старик. Я обманываю?! - и, не выдержав деланной серьезности, Максименко рассмеялся, заулыбались и мы все: тень войны, только что прошедшая здесь, никого не оставила равнодушным. И по-новому смотрелись сейчас такие обычные для нас, детей мирного времени, вещи: голубые чайники, розовый свет, лампы под потолком, шелк занавесок, красное дерево отделки. Не знаю, как Огульшекер и Оксана, но я дал себе слово тогда - никогда не забывать о войне, даже в самые счастливые часы своей жизни...
- Да-а! - протянул Юрий Иванович, - сидим и чай не пьем. Забыли про него. А сколько благословенного этого напитка попили мы с Аннакули Кичиевым знаменитым, скажу вам, тренером ахалтекинских коней. Кстати, любопытнейшие вещи он мне рассказывал. Как, Оля, Оксана, не спите еще?
Обе отрицательно закачали головами. И тени сна не было в их горящих любопытством глазах.
- Был такой жеребец Йылдырым, вожак табуна. В ночь, когда случилось в Ашхабаде страшное по силе своей замлетрясение, конюх Аннакулы-ага завел его в конюшню и хотел уже уходить домой, но забеспокоился, потому что йылдырым нервничал, хватал его за халат, тянул к выходу. Аннакули ничего не понял, но решил вывести Йылдырыма на воздух. Только вывел коня, лошади тесной группой окружили Аннакули, и тут первый толчок выбил землю у него из-под ног. Удержали его лошадиные крупы... Старик лютом говорил: "Кони спасли меня",- и был прав... Так и Казбек. Лошадь привязана к человеку необыкновенно...
  Юрий Иванович потянулся к сигаретам на столике, но жена опередила его, прикрыв пачку рукой. В тесном купе стояли сизые слоистые облака дыма. Оксана приоткрыла дверь, и слышнее стал речитатив колес. Темные пространства летели за окном назад, иногда на горизонте мелькали огни поселков, невидимые возвышенности и рощи рвали их, отталкивали в темноту. Где встретит нас утро? Может быть, за Волгой, где начинают мелькать солончаки, чувствуется близость казахстанских степей, Арала, ждущее впереди дыхание пустыни. А за ней - зеленый и терпкий, как молодое вино туркменских виноградников, Ашхабад. Как далеко он был от войны и как близко к сердцу принял ее! Как далеко была Россия в ту страшную, вставшую на дыбы ночь 1948 года, и как близко к сердцу приняла она ашхабадцев!
- А почему вы с Казбеком не уехали из Москвы? - спросила Огульшекер.
  Конечно, и Людмила Васильевна и Оксана знают всю эту историю. Немного знаю и я по роду своей профессии, а Огульшекер не знает. Сколько ей лет?
- Солдаты...- сказал Юрий Иванович и опять потянулся к пачке, и никто не помешал ему взять сигарету. Я щелкнул зажигалкой, и первая, с силой выпущенная струя дыма взмыла к потолку, задумчиво постояла на месте и медленно потянулась в коридор.
- Разве может солдат бросить пост! - сказал Максименко.- Спроси, дочка, у него,- он направил на меня сигарету,- он тебе скажет то же самое. Я был тогда руководителем Госконюшни, и мы с Казбеком оставались там всю войну.
  Нет, он не мог долго грустить и вспоминать тяжелые годы, этот Максименко. Зажав в пепельнице чадящую сигарету, улыбнулся жене:
- Как он напугал тебя, помнишь?
- Еще бы! Я чуть глаза тогда не выплакала. Юра был в Москве, а я так и жила у сестры: вдвоем было легче и дома и на строительстве рубежей. Как-то утром слышу, зацокали копыта. Вихрем, даром, что силенок было маловато, сорвалась с постели: Юра приехал! Выбегаю - стоит Казбек. Один. Представляете? Я в крик - Юру убили. Выбежала сестра, успокаивает меня, ничего, мол, не известно, а Казбек головой машет, будто подтверждает: все в порядке. Сестра нашла в седле письмо от Юры, а в притороченной сумке продукты из его пайка. Уж я Казбека целовала!
- Был, был Казбек связным,- подтвердил Юрий Иванович.- А вот Победу мы с ним отметили! Однако, - Юрий Иванович вынул старые карманные часы,- четыре. Спать пора. Время у нас и завтра есть, а Оленьке скоро на работу, не мешает и вздремнуть.
  Я лег последним. Какое-то время еще слышал, как тихо и ровно, совсем по-детски, посапывала напротив меня на своей полке Оксана, ворочался без сна внизу Максименко. Показалось, что несколько раз в коридоре прошуршали легкие шаги Огульшекер. Дверь была плотно закрыта, перестук колес глушил звуки.
  Не помню, чтобы мне снилось что-то определенное: просто какой-то белый слепящий свет, от которого возникло ясное ощущение тревоги. Я открыл глаза: белое солнце пустыни било в окно, пятнами огня металось в зеркалах купе. Внизу расчесывал после умывания редкие волосы Максименко, и неизменная сигарета уже была в углу рта. Полки Оксаны и Людмилы Васильевны уже были пусты.
- Сейчас придут,- сказал Юрий Иванович, заметив мой взгляд,-да и ты вставай. Пора завтракать. Думаю, в том же составе: Огулышекер тоже придет.
  Они пришли все трое. Только сейчас я заметил, как разительно похожи мать и дочь: один и тот же смелый разлет бровей, льняные волосы, светлые глаза, привычка чуть горбиться при ходьбе.
А Огулынекер была девушкой наших, южных мест: с горячим румянцем щек, темной тенью ресниц, быстрыми легкими движениями... Когда я, вытираясь на ходу полотенцем, вернулся в купе, в пиалах уже дымился паром чай, лежал на столе хлеб, яйца, свежий лук... Мы приступили к завтраку..
- Солнце-то какое, - сказал Максименко, призывая всех нас порадоваться этому обилию света,- вот так и победа, которая пришла в сорок пятом,- сплошной свет, пронзительная радость... и горечь, горечь утрат...
Мы молчали.
- Вы помните, раньше парады на Красной площади принимали на конях? - Максименко оглядел нас, убедился: помним.- Вот несколько десятков лучших скакунов привезли в Госконюшню, чтобы выбрать из них одного для Маршала Советского Союза Георгия Константиновича Жукова.
Из десятков отобрали для парада Победы 10 коней, в основном арабской и английской породы, представлял ахалтекинцев Казбек... Отобрали коней и стали под оркестровую музыку проводить их перед оценщиками-наблюдателями. Всем понравились и получили высокую оценку вороной "англичанин" конезавода "Восход" Краснодарского края и наш Казбек. Дали нам неделю на репетиции с оркестром, выездки. Через неделю - комиссия и окончательный выбор.
Что греха таить, краснодарцы горой стояли за своего вороного, я - за Казбека. Даже поссорились слегка, подтрунивая друг над другом...
Казбек был у меня "вольным": я его давно уже не привязывал к коновязи. Мы жили на равных правах, как самые близкие друзья, в угловом помещении конюшни, где стояла моя кровать. Я улегся на кровать. Казбек постоял рядом, потом отошел: с тренировочной площадки доносились звуки оркестра, и Казбек закружился, затанцевал по двору...
Незаметно для себя я заснул, и только потом узнал, - как Казбек сам разрешил вопрос о соперничестве с вороным. Оказывается, пока я спал, Казбек перемахнул; через забор, отделявший конюшни от тренировочной площадки, и прогнал "англичанина" в сторону. Конюха, который попытался ударить Казбека, постигла та же участь. Оркестранты смеялись. Потом капельмейстер взмахнул рукой и веселый марш закружил Казбека по площадке...
Георгию Константиновичу в назначенный день показывали обоих коней.
Я украсил Казбека той сбруей, в которой он пришел в Москву в тридцать пятом году: на стройном сухом жеребце красный черпак, серебро чеканки - все традиционное богатство сбруи выглядело великолепно. Сам я тоже достал одежду того памятного перехода: красный туркменский халат, белоснежный тельпек. Так и выехал мимо каравана легковых машин к трибуне, где расположились представители государственной комиссии. Грянул оркестр...
Вороной старался. Но победил Казбек. Маршал Жуков выбрал его. Я решил сойти с коня, но Казбек сам, без наездника так ритмично, грациозно исполнял вальс, что раздались дружные аплодисменты. Казбек поклонился. Вопрос о выборе коня для приема парада Победы был решен. Крики "браво" проводили нас...
- И Казбек был на параде Победы?...- спросила Огулышекер.
- А вот слушай, дочка,- Юрий Иванович привстал,, дотянулся до сигарет, но курить не стал; сигарета мешала рассказывать:
- Казбек вел себя великолепно! Когда маршал Жуков докладывал Генералиссимусу Иосифу Виссарионовичу Сталину, Казбек стоял как статуя, каждым нервом чувствуя эту торжественную тишину, неповторимость этого исторического рапорта, отданного в присутствии народа, победившего фашизм, представителей многих иностранных государств.
- Ты покажи,- сказала Людмила Васильевна. Не дожидаясь отца, Оксана раскрыла альбом с фотографиями и, выбрав одну из них, протянула Юрию Ивановичу. Он передал ее нам: Георгия Константиновича Жукова, сидящего на Казбеке, приветствовал с трибуны мавзолея Иосиф Виссарионович Сталин...
- По-моему, Казбек выступал и позже, после парада Победы? - подал голос я.
- Правильно, джигит,- Юрий Иванович подвинул ближе к нам с Огулыпекер фотографии,- и здесь это есть. Осенью сорок шестого года спортсмены московского конного спортивного клуба попросили отдать им Казбека, я согласился: хотелось доказать, вопреки бытовавшему в одно время мнению, будто ахалтекинцы сильны только на скачках, что наши кони могут выступать в других видах спорта. Спортсмены могли подтвердить и подтвердили мою правоту.
Клуб был недалеко, ребята каждый день приводили Казбека ко мне. Казбек старился, но ребята не только любили его, они были им довольны и как спортивной лошадью. Они пригласили меня на Московский центральный ипподром на соревнования первенства СССР по конному спорту. Выступали арабские и английские скакуны, а потом на полосу препятствий вышел Казбек. Надо было видеть, как легко, молодо преодолевал он эти препятствия!
Тогда он улучшил рекорд СССР по прыжкам в высоту: 2 метра 12 сантиметров! Этого не могли сделать и молодые скакуны... "Белая птица", так я называл Казбека. Белой птицей он остался и в истории конного спорта...
Мы долго ждали. Юрий Иванович задумчиво разминал сигарету, долго разглядывал марку. Я предложил oему зажигалку: желтый огонек заплясал и потух от толчка поезда.
- Теджен,- сказала Огульшекер,- родина вахармана. Стоим 10 минут.
- Однажды папа принес роман Берды Кербабаева "Решающий шаг",- сказала Оксана.- Каахка, Теджен - это те места, о которых написано в нем. У Берды Кербабаева есть и стихи...
- Которые называются "Вахарман", - подхватил я.
- Есть предложение купить эти великолепнейшие дыни!...
  Мы успели. 10 минут -это не так мало, когда достаточно спрыгнуть с подножки и сразу окунуться в пьянящий аромат наваленных прямо на настил перрона дынь. Майя помогла нам поднять дыни в тамбур.
- Ну-ка, теоретики, налетай! - воскликнул Юрий Иванович, когда мы зашли в купе и сложили дыни на стол и скамью. И доставая из чемоданчика нож, пояснил мне и Огульшекер:
- Это я своих женщин так зову: все о Туркмении знают, но только из книг, фильмов, да еще из моих рассказов. А быть самим в Туркмении ни разу не пришлось...
- А где Майя? - забеспокоился он, уверенно пластая ножом большую дыню, - без Майи я кусочка не съем...
Когда я вернулся в купе с Майей, то застал всю компанию около окна. Оксана не глядя шарила рукой по столу, нащупывая дыню.
- Что случилось?- спросил я.
- Канал! - ответил Юрий Иванович.
Каракумский канал имени Владимира Ильича Ленина. Зелено стало здесь. Помню, ехал я в Ашхабад первый раз, вот так же, первый раз, пробовал дыню, и старики в вагоне поговаривали: "Вахарман, вахарман",- а прямо за окном был песок, черная от зноя колючка...
"Кажется, без конца может вспоминать этот человек столько интересного о прошлом",- подумал я, а вслух спросил:
- Юрий Иванович, а Казбек так и остался в спортивном клубе? Ведь ему уже было 17 лет тогда.
- Нет, джигит. Казбек там не остался. Попросили его к себе наши коллеги из конезавода имени Джамбула в Казахстане. Они с 1933 года содержат отделение ахалтекинских лошадей. Попросили они Казбека как производителя на два года, и мы в конце концов согласились - передали им Казбека.
- И были жеребята?
- У Казбека много наследников. Среди них больше всех знаменит Абсент.
- Расскажите, Юрий Иванович,- это Огульшекер. Мы с Маей дружно поддержали ее.
- Хорошо, время у нас есть, слушайте. Это было так. У Казбека и Баккары в Казахстане родился черноглазый жеребенок, которого назвали Абсентом и передали московскому спортивному клубу. Жеребенок рос, учился всему тому, чему учатся лошади с его родословной. На него обратили внимание знатоки: так в клубе появился Сергей Филатов, который решил подготовить Абсента к соревнованиям. И началась в клубе работа: двухлетний Абсент удивительно понимал синхронность и отлично чувствовал музыку, исполняя под нее замысловатые па, абсолютно точно повторял все движения Сергея Филатова. Он так понимал своего партнера, что еще и сейчас этой "деликатности", благородству лошади удивляются многие тренеры... Легко, для непосвященных, конечно, Абсент попал в сборную СССР, а затем и на Олимпиаду в Рим.
Вы помните, может быть, какой это было сенсацией в спортивном мире: впервые в истории конного спорта СССР, неожиданно, для спортивных звезд мира, чемпионом Олимпиады стал ахалтекинец Абсент. Филатов стал заслуженным мастером спорта СССР, Абсент был признан лошадью века. Он прожил долгую жизнь в спорте: был третьим на Олимпиаде в Токио, четвертым в Мехико и "ушел на пенсию" полный сил и энергии в 16 лет. Тогда в конном спорте были правила: лошадь не могла стартовать в Олимпиаде более 3 раз...
- А потом?..
- Потом? Потом Абсенту поставили памятник. Он стоит и сейчас на Луговском заводе Казахской ССР, куда ушел Абсент после спорта: бронзовое изображение застывшего в движении скакуна. Он был необычайно красив в жизни: лебединая шея, необычайная грация движений отмечали этого вороного с белой звездочкой на лбу коня.
Поезд замедлил ход на разъезде. Майя вышла. В окно был виден небольшой домик вокзала, высокий дежурный в красной фуражке засвистел, поднял флажок...
- Да,- сказала Огульшекер,- казахские товарищи делают большое дело...
- Они знают цену лошади, дочка,- согласился Юрий Иванович.
Я вспомнил, что Казбеку, отцу Абсента, когда-то тоже хотели поставить памятник, но до сих пор его нет.
- Правильно,- сказал Юрий Иванович,- такого памятника пока нет. Планируется поставить его у входа на Московский ипподром.
  Огульшекер огорчилась: как же так, нет памятника? Казбек достоин этого!
  Мы горячо поддержали её.
- Мама, - еапомнила Оксана, -дядя Серёжа недавно приходил к нам...
- В самом деле, - подхватила Ольга Васильевна, - ты бы рассказал Юрий Иванович, как работает сейчас Сергей Филатов с жеребёнком от Абсента?!
- Хорошо, что напомнили, - Максименко взглянул в окно. Плоская равнина с игрушечными кубиками домов упиралалсь в горы. - Когда пал Абсент, Сергей Филатов места себе не находил. Он решил больше не заниматься конным спортом: после Абсента не мог подходить к лошадям. Какое-то время так и было - Флатов бросил спорт. Но у Абсента появилось потомство: как две половинки яблока, похожие на него жеребята. И Филатов вернулся на манеж, вернулся в спорт. Сейчас ахалтекинцы Аметист и Арарат готовятся к двадцатым Олимпийским играм в Москве...
- Аннау, - сказал я. Все повернулись к окну. Далеко на холме высился портал аннауского храма.
- Об Аннау написано в школьных учебниках, - вспомнила Оксана. Это одно из древнейших поселений человека. При раскопках здесь нашли захороненных лошадей, напоминающих ахалтекинцев...
  Проплыли пески Аннау, и открылась чудная панорама утонувшего в садах посёлка.
- Плодосовхо? - спросил Юрий Иванович.
- Нет. Колхоз "Совет Туркменистаны" - один из лучших в республике. Кстати, - Огульшекер помедлила, желая усились эффект, - здесь родина Казбека...
  Такой она должна была - родина этого красаавца: укрытые густыми кронами деревьев улицы, серебряная вода арыков, уходящая к подножию гор равнина...
- Мать, строго сказал Максименко, и Людмила Васильевна кивнула, - запомни: сюда мы должны приехать непременно...
  Приближался Ашхабад. Мы с Огульшекер наперебой стали приглашать овых знакомых в гости.
- Спасибо, - сказал Максименко, - спасибо за приглашение, не обижайтесь, не могу. Нас встречает Мария, дочь Данилы Бабаевича Черкезова, заслуженного зоотехника Туркменской ССР. Она - наша гостья в Москве, мы - её гости здесь...
- Если хотите, - Максименко улыбнулся, - в воскресенье мы будем на ипподроме. Посмотрим на Араба, которого так хвалит Оля. Мария будет с нами. Там и встретимся.
  Женщины собирали вещи. Мне собирать было нечего: чемоданчик стоял на полке, сигареты были в кармане. Я вышел в тамбур, там стояла Огульшекер.
- Конец пути, - сказал я.
- Да, сдадим поезд и домой. Как хорошо дома!
- Телевизор, - сказал я. - Будете в воскресенье смотреть скачки?.
- Я думаю, - медленно сказала она, - что на скачки интересно смотреть на ипподроме, а не у телевизора.
---------------------------------------------
* По кн.: Туркменские кони ( П. Караев. Ред. Л. Ковалишина; Пер. В. Хорошилов. – Ашхабад: Туркменистан, 1979)

На перепутье / Рассказы старого сейиса / Скакуны буланые / Гарлавач / Белая птица / Йылдырым